Поэзия Блока - Страница 2

И когда Ты смеешься над верой,
Над тобой загорается вдруг
Тот неяркий, пурпурово-серый
И когда-то мной виденный круг.

Синева его неба впоследствии оказалась туманом (вокруг и в душе), той невнятицей человеческих отношений, о которых он сам сказал после:

Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят…
Есть дурной и хороший есть глаз,
Только б лучше ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил.

Подсознательная раскачка стихий обусловлена влиянием, обнаруживающимся между идеальными началами души и природными; у поэта единство духовное облекается в душу; облегчение преобразует стихии; по образу и подобию их совершается отбор элементов внешней природы; описание природы поэтом есть всегда мимикрия, природа здесь в сущности – стихийное тело душевности: краски этой природы суть на самом деле не краски, а нечто глубинное; и анализ того, как поэты видят природу, есть анализ всегда подсознательных, «неизвестных, играющих сил», лежащих за порогом сознания поэта и явственных критику; в поэтическом пейзаже, в цветах пейзажа выявляется подлинный цвет тех глаз, о которых поэт говорит: «Чуешь ты, но не можешь понять, чьи глаза за тобою следят». Для решения реального цвета глаз Музы Блока, заявляющей о себе, что она «лазурью сильна», обратимся к фактическому материалу природы в поэзии Блока. Муза Блока дана нам в стихиях природы конкретнее, нежели в заверениях Блока о том, что она есть то-то и то-то.

Она облекается в свет («в луче божественного света улыбка виделась Жены»), облекается в солнце («и Ясная, Ты [с] солнцем потекла»); облекается в воздух («е тихом воздухе тающее, знающее… Там что-то притаилось и смеется»), течет в грудь «огнем небесных вожделений»; она слита со стихиями; они – органы ее жизни; эти органы жизни ее проливают жизнь в организм поэтической пульсации Блока. Ключ к раскрытию духа единства поэзии Блока в изучении многообразия проявления ее жизни в стихиях.

III

Интересно. Согласно статистике, небо Пушкина – небосвод; пламенная твердь – у Тютчева; пушкинское ночное светило есть начало тревожное, женское; оно – луна в облаках; миротворен месяц у Тютчева; чаще он – золотой; никогда не бывает серпом; месяц Блока – серебряный серп. И т. д.

Интересны скачки в перемене блоковского пейзажа, зависящие от Ее появления издали пред поэтом, Ее приближения и Ее осознанья поэтом.

Вот период, предшествующий явлению Ее лика: и безрадостна в нем природа: солнечный шар его зноен – палит мозг поэта; ветер воет; вода то бунтует, то тихо течет; огня мало; из четырех стихий перевешивает земля; день – тоскливый, холодный; ночь – безжалостна: и темна, и глуха, и мертва.

Появилась Она (1901–1904 гг.). И поэту вот кажется, что Она – вся «лазурь». Но как вспыхнуло все вокруг от лазури Ее в нем огнем. И отразилось в природе: «Огни горят», «Красная тайна… легла», «Каждый конек на узорной резьбе красное пламя бросает к тебе», «Ты в алом сумраке ликуя…» и т. д.; но алость ту называет поэт лучезарностью; в именовании цвета божественным светом жены совершается роковая подмена; вместо страсти к реальной «жене», вместо горнего устремления к Идеалу – смешение идеала и страсти; идеал вызывает в поэте огромные взрывы стихий: «Звенит и буйствует природа, Я – соучастник ей во всем». Буйство природы, перенесенное в религиозное стремление, есть хлыстовство. Тончайшие начала его соблазнительно вскрыты у Блока; Блок в истории русской жизни оказался сейсмографом, повествующим о взрыве стихий.

Взрывы «мистики» начинаются беспричинным избытком стихийности; и ночь оживает, сияет; и сияя, наполняется странной вестью и шорохом. А тоскливые дни – благословенны теперь: велики и ясны, угасая, смеются они розоватыми зорями; скудный воздух теперь преисполнен надежд, воздыханий; и земля – не пустынна: земля – голубая, зеленая, разливается всюду теперь прежде еле мерцавший огонь небывало-гремящей сферой. Огонь доминирует над стихиями; а земля покрывается разливом певучей воды, разбивающей льдины; испарения этой воды – голубоватый туман – придает расплывчатость контурам весеннего пейзажа; он теперь – «синева»; синева называется «небом»; что синева эта – пар, а не небо, вскрывается после.

Таковы объективные данные пейзажа у Блока на основании статистики материала; бунт стихий, укрываемый в мягкости синевы и розоватости зорь; голубое, синее, красное – теперь Цвета Блока; и они моделируют его ауру.

IV

Взрыв мистических сил очень часто кончается срывом: воздыханья радений ведут нас к падению. Соединение далекого образа Музы Блока со стихийной жизнью поэта производит в нем впечатление, будто образ Ее вдруг ушел от него (а на самом деле вошел в него): тут обычная душевная аберрация (выхождение темных сил из души очень часто выглядит извне нападением).

Вторую книгу стихов открывает признание: «Ты уходишь… без возврата». Дух души Ее отлетел от поэта; душа Ее ему кажется Нежитью, Незнакомкой и Маской; этой Маской завладели стихийные силы, шепнув поэту, что Она – Проститутка. Грех недолжного возведения Музы Блока во Владычицы мира отягчается ныне грехом недолжного втоптания Ее в грязь; это все оттого, что она – не София, не Маска, а женственная душа нашей матери-родины, испытывающей муки рождения своего бытия в грядущих годах: Муза Блока – Россия. К открытию Ее имени Блок придет в третьей книге.